Я первый раз попал в Норильск в 1986 году. Это была командировка: мы в Центральном экономическом НИИ при Госплане РСФСР делали программу социально-экономического развития Красноярского края. Самое сильное впечатление я тогда сформулировал для себя очень просто: как можно там жить женщинам, детям, пенсионерам? Мало того что это Крайний Север с его низкими температурами, ветрами, полярной ночью и длинной зимой, так еще и атмосферные выбросы Норильского горно-металлургического комбината им. А.П.Завенягина. Когда я добрался до уютной московской квартиры и открыл дверь, жена недоуменно спросила: а почему от тебя так пахнет серой?
Алексей Меринов. Свежие картинки в нашем инстаграм
С тех пор я бывал в Норильске еще много раз. Несмотря на изменения к лучшему с точки зрения качества воздуха и перехода на новые, современные технологии, город остается символом плохой экологии, что ярко нам показала недавняя катастрофа с разливом 21 тыс. тонн топлива. Да и климат никак не поменялся. При этом как жили там около 200 тыс. человек всех возрастов, так и продолжают жить.
Я вспомнил о Норильске, потому что в России, наряду с множеством накопившихся системных вопросов, о которых совершенно справедливо говорят, есть еще один принципиальный узел: это противоречие между огромностью нашей территории и численностью проживающего на ней населения. Из этого противоречия вытекает масса социальных, экономических и политических последствий, обостряющих практически все наши набухшие до критического уровня проблемы.
Какова плотность населения в России? Около 9 человек на 1 кв. километр. Это 181-е место в мире. Ниже нас — только некоторые африканские страны, занимающие пустыни, Монголия, а также Австралия и Канада. Даже в Краснодарском крае с его благоприятным климатом плотность населения всего 75 человек на 1 кв. километр. Для сравнения: в Великобритании, Германии этот показатель в 3–4 раза больше. В немаленьких по площади США, включая малонаселенную Аляску, на 1 кв. километр приходится 32 человека.
Такая вопиющая разница объясняется, конечно, и объективными обстоятельствами. Например, 65% территории России — это зона вечной мерзлоты. Очевидно, что жить там весьма некомфортно. Кроме того, уже не одно десятилетие мы имеем медленное, но снижение численности населения. В 1991 году нас в тогдашней РСФСР было 148 миллионов, а в прошлом году (без Крыма и Севастополя) — 144 миллиона.
Однако тут уже видна важная проблема пространственного развития: что нам делать с огромными северными территориями? В советское время их осваивали, несмотря ни на какие климатические особенности. До сих пор мы помним многочисленные жертвы ГУЛАГа, принесенные ради колымского золота, норильских меди и никеля, воркутинского угля. Наследством тех времен стали стационарные города, крупнейший из которых Норильск, но в одном ряду с ними целая россыпь нефтегазовых поселений Тюменского Севера. И ничего бы страшного, но там, как я уже отметил, женщины рожают детей и свой век доживают пенсионеры. При этом давно уже доказано, что пребывание там на протяжении хотя бы нескольких лет негативно влияет на состояние здоровья. Недаром в российском законодательстве есть льгота по досрочному выходу на пенсию тем, кто прожил в «районах Крайнего Севера и приравненных к ним местностях» и тем, кто проработал там не менее 15 лет.
Чтобы и дальше не усугублять эту пагубную социальную ситуацию, необходимо принимать решения об освоении этих территорий только вахтовым методом. Это позволит, в частности, уменьшить антропогенную нагрузку на местную природу и снять риски ухудшения здоровья для женщин с детьми и пожилых людей. Одним из возможных политических последствий такого шага может стать расширение прав на управление этими территориями коренными народностями Севера. Сейчас эти права декоративны и постоянно уменьшаются, например, через ликвидацию автономных округов, что уже произошло в Красноярском крае, на Камчатке и было недавно заявлено по отношению к Ненецкому округу.
Но если посмотреть на оставшиеся 35% территории России, которая расположена южнее зоны вечной мерзлоты, то здесь выявляется другая острая проблема: стягивание населения в так называемые города-миллионники и их ближайшие окрестности, что обезлюживает пространство между ними. Например, в Москве и Московской области в 1991 году было 16 миллионов постоянных жителей, а в 2019 году — уже 20 миллионов. В Санкт-Петербурге и Ленинградской области население за этот же период увеличилось с 6,7 до 7,2 миллиона. Зато в Тверской области, расположенной между двумя столицами, эти цифры снизились с 1,6 до менее 1,3 миллиона. При этом надо иметь в виду, что многие жители этой области там только официально зарегистрированы, мигрируя на работу в те же столичные регионы. Плотность населения там — 15 человек на 1 кв. километр, что соответствует показателю намного более северной Финляндии и пустынного Алжира.
По сути, если взглянуть на карту расселения людей по территории России, мы увидим, во-первых, несколько густых компактных пятен, крайнее на Восток из которых — миллионный Новосибирск, прибавивший за 1992–2019 гг. около 200 тыс. жителей. И, во-вторых, относительно плотно и равномерно заселенные регионы юга и Поволжья — Краснодарский край, республики Северного Кавказа, а также части Татарстана, Башкортостана, Ставропольского края, Ростовской и Волгоградской областей. Все остальное — малозаселенные и деградирующие территории, несмотря на то что у них неплохие климат и экономический потенциал. Яркий пример такой деградации — благодатный Алтайский край, население которого в 1991 году составляло 2,6 миллиона человек, а в прошлом году снизилось до 2,3 миллиона.
К чему все это приводит? Негативных последствий много. Из них, пожалуй, наиболее тяжелые:
— ухудшение качества жизни населения обширных деградирующих территорий, особенно в малых городах и сельской местности, а также у свежеприбывших жителей городов-миллионников и их окрестностей;
— разрыв единого общероссийского социального пространства, когда территориальные различия в уровне и качестве жизни не просто увеличиваются, но и достигают разительных размеров;
— тем самым, извините за канцеляризм, снижается качество значительной части российского «человеческого капитала», что, в свою очередь, подрывает инвестиционный процесс на большей части территории России, еще более концентрируя экономическую активность в столицах и считаном числе других компактных точек.
И здесь возникает принципиальный вопрос: а может ли общество, декларирующее свой демократический характер и уважающее права и свободы человека, признающее неприкосновенность частной собственности, пытаться регулировать расселение людей по территории? Все мы хорошо помним советский опыт, когда тогдашнее государство решало: если в безлюдной точке N надо построить завод, то туда будут привлечены люди, которые будут еще много лет жить в землянках и бараках. Да и сейчас регулярно пишутся прожекты о том, что будут созданы такие стимулы, которые привлекут людей переезжать в Сибирь и на Дальний Восток. Но вот только никак это не получается: народ (особенно молодежь) по-прежнему стремится оттуда выехать. Яркий пример — громко разрекламированный бесплатный «дальневосточный гектар», который сначала привлек внимание относительно многих, но быстро сдулся: численность тех, кто его получил, по официальным данным, 76 тыс. человек, из которых далеко не все ведут на этом гектаре хозяйственную деятельность. Понятно, что это никак не влияет на демографическую, социальную и экономическую ситуацию на Дальнем Востоке.
Так, значит, бросить все на самотек? Ответ на этот вопрос коренится в самых основах нынешних российских порядков.
Для того чтобы проводить активную региональную политику, мы должны привлечь инвестиции для строительства транспортной инфраструктуры и создания новых рабочих мест на депрессивных территориях. Это азы. Но все упирается в российские реалии, которые предопределяют нынешний токсичный инвестиционный климат. Чтобы переломить тенденцию, нужны принципиальные сдвиги в политической системе, которые сводятся к очень простым вещам:
1) от закрытости и враждебности по отношению к европейскому пространству к внедрению в него с сохранением всех наших преимуществ и культурных особенностей;
2) от всеохватного государства в экономике к свободе предпринимательства, прежде всего малого и среднего;
3) от сверхцентрализации власти к реальному федерализму и полноценному местному самоуправлению, берущему на себя большую часть социальных программ;
4) от социальной политики мелких подачек и тотального недофинансирования к выводу в приоритет финансовой поддержки эффективных социальных «расходов», которые на самом деле и формируют будущий ВВП страны.
Поэтому любые попытки продекларировать изменения в пространственном развитии России в отрыве от фундаментальных реформ, по масштабу (и отчасти по содержанию) сопоставимых с тем, что произошло в начале 90-х, бесполезны и только пачкают бумагу. Но дискуссию об этом важнейшем элементе прекрасной России будущего надо начинать уже сейчас.
